Мир, как мы его знали, подходит к концу.

Борис Гребенщиков

 

   Если бы кто-либо взялся провести подсчет частоты употреблений различных понятий в системе гуманитарных наук в течение нескольких последних десятилетий, то, с высокой степенью вероятности, лидерами в этом рейтинге были бы такие термины, как постмодернизм, глобализация, виртуализация. Попробую дать краткие толкования смыслов, стоящих за этими понятиями.

   Начнем с постмодернизма. Из экзотического этот термин постепенно превратился в расхожий, ставший своего рода символом современности, непременной составляющей размышлений о судьбах культуры, состоянии науки, искусства, общества в целом. Хотя до сих у понятия постмодернизм нет общепризнанного строгого определения (вероятно, его и не может быть, учитывая значения, вкладываемые в содержание термина) можно выделить узловые точки, которые обозначают суть проблематики, стоящей за словом. Если сосредоточиться на философском дискурсе и оставить в стороне искусствоведческую проблематику, то постмодернизм - это прежде всего критика идей Нового времени и эпохи Просвещения, вернее даже реакция на крах этих идей. Можно ли было в конце 20 века по-прежнему верить во всемогущество Разума, в возможность рационально устроить мир, в котором будут торжествовать идеалы истины, справедливости и красоты? «...можно ли после Аушвица, ГУЛага и Хиросимы и дальше сочинять хвалебные гимны в честь цивилизации и ее верных оруженосцев - науки и техники; принесет ли наука, измыслившая Циклон-Б и атомную бомбу, неминуемое конечное освобождение; вправду ли гуманизуют людей гуманитарные науки, вся гуманистика; и можно ли поверить, что локомотивы, которые везли осужденных до Треблинки и на Колыму, довезут нас, не осужденных или пока не осужденных, до совершенного общества. Отрезвленные, грубо выброшенные из сладкого сна, протираем глаза и убеждаемся, что живем во времена не столько прогресса, сколько риска...» (З. Бауман). История прошедшего века, да и начало нынешнего, это скорее издевательство и насмешка над утопией Просветителей, в которой трудно отыскать что-либо свидетельствующее о том, что человечество становится умнее, добрее, а красота все еще имеет шанс спасти мир. Простодушная вера в прогресс стала невозможной. Завершен ли проект модерна или же он просто нуждается в корректировке и качественной переработке? - вот центральный вопрос, фокусировавший интеллектуальные споры недавнего прошлого, да и в наше время на него ответа все еще нет.

Можно поставить вопрос более социологично - можем ли мы рационализировать до конца социальную реальность? Если да, то истина по-прежнему одна, просто не явился еще миру мыслитель, который откроет законы развития и укажет путь, единственно верный и правильный, в конце которого нас ожидает долгожданный Золотой век. При этом, как водится, обязательно найдутся враги и злоумышленники, мешающие неуклонному движению сплоченных рядов соратников к поставленной цели, но что с ними делать давно известно, механизмы отработаны и ждут своего часа. Хотим мы или нет, но претензии законодательного разума всегда есть претензии на власть, господство и подчинение, и всякий, кто мечтает осчастливить человечество, сорвать покров и явить миру истину, должен отчетливо понимать это. Если мы готовы смирить гордыню и признать ограниченность человеческого разума, верим в необходимость заколдовать мир заново, отказаться от заманчивой иллюзии простоты мира и желания стиснуть в своих объятиях реальность, то мы встаем на позицию интерпретаторов - мое понимание и объяснение какого-либо фрагмента реальности не лучше и не хуже любого другого, в какой мере оно соотносится с истиной зависит от меры совпадения с интеллектуальными настроениями и ожиданиями, от того, что зовется духом времени. Тексты не исчезают, они живут своей жизнью, вступают в диалог с другими текстами, что вчера прошло незамеченным, сегодня стало актуальным и наоборот. Человеческая жизнь и человеческий мир сложны и неоднозначны, мозаичны и внутренне противоречивы, обусловлены действием множества факторов, не все из которых можно отнести к сфере рационального. Сознанию человека не дано выйти за пределы пространства, очерченного словом, языком, другими словами - культурой и традицией. Все есть языковые игры и одному Богу известно как они соотносятся с реальностью, в какой мере им удалось выразить то, что в принципе невыразимо.

Подобные умонастроения, на мой взгляд, в достаточной мере характерны для традиции, именуемой постмодернизмом. С ними можно соглашаться или не соглашаться, но именно они определяли интеллектуальную атмосферу последних десятилетий. Критики постмодернистской теории указывали, что она зафиксировала кризисное состояние культуры, сбросила (или пыталась сбросить) с пьедестала идею Прогресса, идею движения от худшего к лучшему, все более совершенному состоянию общества, но не выдвинула никакой позитивной программы, осталась только критицизмом. Возможно это и справедливо, но смена акцентов от простого к сложному, от однозначного к многозначному, от устойчивого к изменчивому, стирание границ между истиной и заблуждением, вымыслом и реальностью, искусством и жизнью само по себе программно, но это не программа действия, она не содержит в себе утверждения «я знаю, как надо», а программа понимания, программа-предупреждение об опасности простых решений и скоропалительных действий, смысл и значение которой не были восприняты политической элитой, что, впрочем, совсем не удивляет.

   В 90-е годы постмодернистское описание современности стало уже вполне традиционным, утратило ауру новизны и на авансцену вышли теории, как раз рисующие перспективы развития общества. Это теории глобализации и виртуализации.

Мировая экономика, ТНК, макдональдизация как унификация стилей и форм жизни, короче говоря, мир, как все более конструируемое пространство с единообразием стандартов потребления, культурных образцов и поведенческих стереотипов. Под воздействием натиска глобализационных процессов, человеческая жизнь становится все менее привязанной к месту проживания, к локальности, к особенностям культуры, под угрозой оказывается корневая система человеческого существования, основанная на родстве и соседстве, соприсутствии и сопричастности, общности истории и жизненных траекторий.

Бурное развитие информационно-коммуникационных технологий, возникновение глобального информационного пространства обеспечивает возможности мгновенной коммуникации и создает предпосылки все большего присутствия виртуальной реальности в структуре повседневной жизни населения. Под виртуальностью будем понимать не замещение вещественного мира миром образов, симулякров, поскольку социальная реальность - это реальность образов по преимуществу (термин «образ» в данном контексте используется мной в предельно широком значении) и в ней вообще, как правило, нет ничего вещественного в чистом виде. Всякая вещь существует в контексте времени и конкретных обстоятельств, насыщена культурно-историческим значением, а значит это одновременно и вещь, и образ вещи. Пространство жизни людей наполнено образами, знаками, символами и в этом смысле: «Виртуальные миры - это и есть основное содержание человеческой жизни» (В. Голофаст). Но так было всегда и подобное понимание виртуальности не может претендовать на качественно новое описание «постсовременности». Если же полагать, что виртуальность это насыщенность жизненного мира искусственными образами, не имеющими референтов в реальном, вещественном мире, то тогда люди средневековья, например, жили в еще более виртуальном мире, чем мы сейчас. Под виртуальностью будем понимать все большее присутствие в нашей жизни воображаемого мира, в значительной степени обусловленное развитием техники.

Таковы, как я думаю, существенные элементы теорий, пытающихся дать наиболее обобщенное описание современности. Если центральные категории этих концепций, выражаясь модными нынче словами, действительно знаковые для современной культуры, то необходимо задуматься знаком наступления каких новых времен и каких новых ценностей они являются? Не берясь дать сколько-нибудь полное описание культурных изменений, порождающих доминирующий сейчас интеллектуальный ландшафт, обращу внимание читателей на одно достаточно очевидное обстоятельство: и в постмодернистской системе координат, и в парадигме глобализации и виртуализации больше нет места человеку как венцу творения и идее свободной личности, в своем могуществе равной Богу. Суверенная Личность, убежденная в своей способности и своем праве изменять и совершенствовать мир во всех его проявлениях перестала быть двигателем европейской истории. Постмодернизм лишил ее уверенности в конечном торжестве разума, глобализация указывает на реальное назначение человека, как потребителя произведенных по единым образцам и стандартам товаров и ценностей, желаний и жизненных ориентиров. В грядущей жизни в виртуальных мирах вообще нет места целостному Я, поскольку целостность абсурдна: множественная реальность предполагает столь же многоликое Я. В таком случае эпоха Модерна действительно завершена, поскольку нет больше центра, из которого исходила созидательная энергия европейской истории от Ренесcанса до наших дней.

Попробую предложить свой вариант объяснения культурного сдвига, свидетелями, участниками и творцами которого мы все являемся. Исходной предпосылкой этого объяснения будет человек с его стремлениями и потребностями (в данном тексте понятия стремления и потребности будут употребляться как синонимы). Общество не имеет смысла в самом себе, не развивается по законам собственной сущности, не связанной с намерениями и желаниями людей; оно есть форма жизнедеятельности и существования человека, форма реализации сущностных человеческих стремлений. «Задача обществоведения - познать необходимые свойства и условия коллективной человеческой жизни, вытекающие из духовной природы человека. Это не есть эмпирическое усмотрение того, что лишь фактически существует, и не произвольные мечты о том, чего нет и что только должно быть, - это есть постижение сверхвременной и в этом смысле абсолютной природы общества, вытекающей из духовной природы человека и лежащей в основе всего многообразия реальных форм общественной жизни, как сущность и внутренняя цель этого многообразия» (С. Франк).

 

Человек как единство трех противоречивых стремлений

  Стремление быть как все

  Человек рождается как природное существо, чтобы стать собственно человеком ему необходимо включиться в систему социальных связей и отношений, в противостоящий ему мир культуры. Механизмом включения человека в общественные отношения (социализация) является система фундаментальных духовных потребностей. Человек не может стать человеком вне других людей, он должен принять и признать своими определенный набор стандартов поведения, культурных и поведенческих стереотипов, стать частью сообщества людей. Эта необходимость является предпосылкой возникновения первого сущностного человеческого стремления - быть как все. Если посмотреть на индивидуальное развитие человека, то легко увидеть, что с первых лет жизни он попадает в поле оценочных суждений, критерий которых - принцип быть как все. Это и первые уроки морали («можно» и «нельзя», «хорошо» и «плохо»), первые ссылки на окружающих людей, как примеров для подражания, и первые эстетические образцы: «красиво» и « не красиво». Приобщение к культуре, то есть овладение системой норм, запретов, ценностей и образцов поведения есть в первую очередь формирование потребности быть как все. Референтные группы и модели поведения, конечно же, разные, например, для крестьянина и дворянина, но принцип один и тот же. Стремление быть как все имеет несколько уровней: первый - идентификация себя с ближайшим окружением, по отношению к которому нормативная заданность проявляется в наиболее жесткой форме (семья, родственники, друзья, соседи). Следующий уровень - социально-групповой (поселенческие общности, трудовой коллектив, профессиональные сообщества и т.д.); далее - нация, отечество, государство и, наконец, общечеловеческий уровень. В общем виде на каждом следующем уровне нормативная заданность проявляется в более ослабленном виде, но в практическом значении этот вопрос не имеет однозначного решения. Выбор идентификационной модели в значительной степени обусловлен конкретными условиями жизни, особенностями воспитания и ближайшего окружения, психологическим складом и характером человека. Огромное значение имеют и особенности, накладываемые историческими условиями: в фашистской Германии, например, наиболее жесткие нормативные требования предписывались от лица нации; в Советском Союзе - от лица партии, сначала как авангарда самого передового рабочего класса, а затем как авангарда всего народа.

Трудно оспорить тот факт, что именно стремление человека быть как все является необходимой предпосылкой и тем фундаментом, на котором возможно существование любого человеческого сообщества. Это свойство человеческой сущности обеспечивает обществу стабильность, сохранение традиций и возможность нормального функционирования. Но это же свойство препятствует развитию общества, поскольку развитие всегда подразумевает отход от норм и принятых образцов, как результат осуществления другой базовой человеческой потребности - быть личностью.

 

Стремление быть личностью

  Формирование стремления быть как все носит объективный характер, не зависит от воли и желаний индивида. Но существует и субъективный уровень, который можно назвать стремлением быть личностью, или стремлением к личностному самоопределению. Процесс социализации это не только овладение системой норм, ценностей, стереотипов поведения, но и становление собственного Я как единичной, отдельной и особой сущности, выделенной и неслиянной с миром. Человек стремится выработать свое личное отношение к людям, событиям, осуществиться как уникальная целостность, занять свое место в мире как обособленный и самостоятельный субъект бытия. Эту потребность в самореализации и можно назвать стремлением быть личностью. Радикальное понимание личности как неповторимой и единичной вселенной, соразмерной общей для всех вселенной, с присущей ей проблематикой индивидуальной свободы, необходимости личного выбора и ответственности за свои деяния, есть достояние европейской культуры уже Нового времени, но стремление к личной самоопределенности, к поиску своего места в мире присуще человеку и традиционного общества, хотя оно и порождает в нем конфликт между предопределенностью и свободой. В начале прошлого века казалось, что этот конфликт окончательно разрешен в пользу свободы, которая сама стала восприниматься как судьба. Что, впрочем, было очередной иллюзией человечества.

Итак, человек стремиться быть как все, ощутить свое тождество с окружающим миром, одновременно он стремится к обособлению своего Я, к самоопределению и к самостоянию, то есть реализует потребность быть личностью, но он же стремится вырваться из рамок своей личности, стать другим.

 

Стремление быть другим

  Поскольку стремление быть другим наименее очевидно, в отличие от первых двух, ранее уже многократно описанных разными авторами, остановимся на нем более подробно. Человек единственное существо на земле, в котором не заложен изначально весь жизненный путь, он рождается как потенциально бесконечное существо, его существование всегда вариативно, его будущность не скована какой-либо обязательной формой. Процесс вхождения человека в мир культуры, включение в существующие общественные связи и отношения, то, что принято называть становлением личности, можно представить и как постоянное и неизбежное превращение человека как абсолютной возможности в человека конкретного, носителя определенных социальных качеств, определенной судьбы. Известное положение о том, что личность есть нечто бесконечное, всегда не равное самой себе верно только на уровне философского рассуждения, в реальной жизни, наоборот, человек, как правило, всегда нечто устойчивое, удручающе тождественное. «...каждое я - это всегда одно и то же, некое месиво, и оно тянется, тянется...и все так похожи, что просто диву даешься, зачем это люди придумали имена и какие-то различия». (Ж.-П. Сартр).

Сначало ограничение бесконечности происходит независимо от воли индивида. Факт рождения в определенной социальной среде, в семье с тем или иным статусом, уровнем образования родителей, доходов, системой взглядов на мир - первое и неизбежное усечение потенциальной бесконечности, начало движения по пути обретения формы, определенности. Первые годы жизни врастание человека в собственное Я происходит без его участия - выбор пути делают другие, и каждый сделанный шаг сужает бесконечность, обретаемая форма становится все более жесткой. Но даже когда человек делает осознанный и свободный выбор это ничего не меняет в принципе. Допустим, человек выбрал специальность по душе, приложил усилия, стал мастером своего дела, все равно совершился факт сужения бесконечности, добровольное влезание в личину собственного Я. Ведь если он стал, например, врачом, он, скорей всего, уже не будет инженером, музыкантом или летчиком. Те немногие, кому удается начинать сначала, менять свою жизнь, лишь исключения, подтверждающие общее правило. В целом жизнь человека можно представить как движение от бесконечной возможности (рождение) к абсолютному отрицанию этой возможности (смерть). Это движение на конус. «...наша возможная жизнь, всегда больше, чем наша судьба, то есть жизнь действительная» (Ортега и Гассет). Человек стоит перед неразрешимым противоречием: он является потенциальной бесконечностью, абсолютной возможностью, но форма действительной жизни, любое практическое действие есть уничтожение этой бесконечности и в этом смысле, вслед за Гессе, мы можем повторить: личность - тюрьма человека. Гипотетически можно избежать этого парадокса только отказом от реальной жизни, от какой-либо деятельности, отказом от любых желаний и ценностей.

Разрешением этого противоречия и является стремление быть другим. На протяжении всей жизни человек ищет возможности выхода за рамки собственного Я. В детстве потребность быть другим реализуется посредством игры, во время которой происходит перевоплощение ребенка в те или иные образы. Строго говоря в детском и юношеском возрасте проблема «тюрьмы» еще не является проблемой, поскольку взросление само несет в себе возможность обновления, перехода в новое качество, в другое Я. До тех пор пока социальное Я не сформировалось конфликта нет или он не имеет напряженного характера. Острота проблемы кризисно осознается в период зрелости, когда жизнь сложилась, определился круг близких людей, повседневность полна привычными заботами, каждодневными делами и обязанностями, радостями и печалями. Казалось бы все хорошо, и вдруг человека не узнать, как говорят - пустился во все тяжкие. Обычно это называют кризисом середины жизни и объясняют страхом приближающейся старости. Но причина в другом - человек вдруг понимает, что впереди еще большая жизнь, но она будет лишь бесконечной чередой дней, однообразным повторением уже существующего, с теми или иными незначительными вариациями. «Подъем, трамвай, четыре часа в конторе или на заводе, обед, трамвай, четыре часа работы, ужин, сон... вот путь, по которому легко идти день за днем. Но однажды встает вопрос «зачем»? Все начинается с этой окрашенной недоумением скуки». (Камю)

Бесконечность Я оказалась иллюзией, реальная жизнь обернулась повседневностью, от которой, кажется, некуда деться, но с которой невозможно смириться. Отсюда рождается то состояние, которое имеет множество наименований и обоснований, но главная причина которого - ощущение собственной жизни, собственного Я как тюрьмы, как ловушки. Это состояние называют и просто скукой, и тоской, и тошнотой, и абсурдом. И рождается оно не столько из осознания бессмысленности собственного существования или страха перед неизбежной физической смертью, сколько из страха утраты возможности другого Я, другой жизни. Если человек утратил эту тоску по другому, если он удовлетворился своим Я, смирился с судьбой, оброс привычками, незыблемыми убеждениями, если повседневность и есть его единственная и подлинная жизнь, то значит человек, как противоречивая целостность, уже умер, осталась одна «личность». Смысл жизни в этом отношении можно сформулировать как стремление не умереть раньше смерти.

 

Формы реализации противоречивой сущности человека  

Таким образом, в человеке одновременно сосуществуют три разнонаправленные потребности: быть как все, быть личностью, быть другим. Теоретически понятно, что полнота жизни, ощущение полноценности собственного бытия осуществимо тогда, когда человек имеет возможности реализовать все три свои стремления, и общество предоставляет ему такие возможности. И мы можем увидеть, что каждая из описанных сущностных потребностей имеет собственные формы и механизмы их реализации.

Быть как все

Стремление быть как все находит свой фундамент в общности языка, совместной истории и культуры, воплощается в таких социальных институтах как мораль, право, государство, церковь. Традиции и обычаи, общепринятые нормы поведения и неукоснительное соблюдение принятых в том или ином обществе ритуалов и церемоний - все это необходимые механизмы, позволяющие ощутить свое единство с социумом, свою принадлежность к определенному целому, по отношению к которому человек может уверенно сказать «Мы». Политические партии и профсозные, молодежные, религиозные и прочие общественные организации так же являются формами реализации стремления отдельного человека ощутить свою общность с другими людьми. Кроме того, культурой выработаны многочисленные формы массовизации сознания и поведения людей: средства массовой информации, мода, совместные празднества, некоторые виды искусства и многое, многое другое. Надо иметь в виду, что в индивидуальном плане различные социальные формы, главным смыслом которых является их способность идентифицировать индивидов по отношению к друг другу, могут выступать и реализаторами других стремлений. Так, например, побудительным мотивом вступления человека в партию может быть и желание личностного самоутверждения, и стремления к «другой» жизни, хотя в социальном значении институт политических партий предназначен в первую очередь для удовлетворения потребности быть как все.

Одним из серьезнейших кризисов, поразивших наше общество в годы реформ, является распад конструкции, обеспечивавшей долгие годы устойчивую идентификационную схему, в рамках которой большинство населения реализовывало свое стремление быть как все. Точнее сказать именно это и было подлинным смыслом и системообразующим принципом, на котором держалась все конструкция. Рухнуло государство (Советский Союз) , рухнула идеология, исчезла цель (построение коммунистического общества), серьезной деформации подверглась коллективистская по сути мораль. Конечно, мало кто верил, что СССР - самое справедливое в мире государство, что марксизм-ленинизм - единственно верное научное мировоззрение, что когда-нибудь мы действительно построим коммунизм, но это было и неважно, главное - все были «как все». Система с этой точки зрения была выстроена идеально, она обеспечивала доминирование этой потребности, подавляла стремление «быть личностью» и значит давала в определенном смысле большей части населения даже чувство удовлетворения, психологической защищенности, надежности и стабильности жизненного уклада. Но излишняя жесткость конструкции, почти полное отсутствие социальных каналов реализации личностного потенциала человека, была тем внутренним пороком системы, который не мог рано или поздно не привести ее к краху. Когда система рухнула и на ее месте образовалась идеологическая пустота, перед людьми остро встала проблема идентификации: кто Я? По отношению к какой социальной группе я могу сказать «Мы»? Какие ценности и стандарты поведения теперь актуальны и действительны в стране или, по крайней, в моей референтной группе? Поиск идентичности реализовывался порой в очень странных формах. Например, в течение 90-х годов многочисленные опросы показывали, что подавляющее большинство населения относило себя к категории людей, живущих в бедности или нищете, еле-еле сводящих концы с концами. Причем подобное самоощущение почти не было связано с реальными доходами людей. Можно предположить, что наряду с действительно сложнейшими условиями жизни населения того времени (да и сейчас они немногим лучше), в этих самооценках мы фиксировали новую идентификационную модель, в рамках которой люди удовлетворяли потребность быть как все. «Мне плохо как всем» - говорили они себе, и это, как бы ни казалось на первый взгляд это странным, порождало не стремление к протесту, бунту, а, наоборот, играло успокаивающую роль, давало своеобразную психологическую защиту. Ясно, что подобные формы реализации потребности в общности, в единении недолговечны и перед Россией остро стоит вопрос поиска идеологии идентичности. В последнее время все отчетливее на это место претендует обновленный вариант идеи «православия, самодержавия, народности», но непонятно как ее можно совместить с провозглашенными ценностями рыночной экономики, индивидуальной свободой, самоценностью и независимостью отдельного человека, или в очередной раз они будут принесены в жертву во имя будущего возрождения великого народа и великого государства? Исторический опыт России делает именно этот вариант развития наиболее вероятным, но русский народ уже слишком устал жить будущим, слишком долго был только безликим «мы», чтобы этот путь представлялся единственным и неизбежным.

«Быть личностью»

  Стремление быть личностью не имеет явно выраженных социальных институтов, обеспечивающих реализацию этого стремления. Удовлетворение этой потребности может происходить в самых разных сферах: профессиональная деятельность, участие в политической жизни, увлечения, спорт и т.д. В социальном смысле решающее значение имеет уровень мобильности в обществе и действующая нормативная система ценностных ориентаций. Для обществ с доминированием системы ценностей, ориентированной на реализацию стремления быть личностью характерны следующие особенности: высокий уровень горизонтальной и вертикальной мобильности, высокая значимость индивидуальных успехов и достижений в любых сферах деятельности. Социально одобряемы и поощряемы предприимчивость, инициативность, независимость мышления, самостоятельность поступков. В духовной сфере господствует рационализм. Наука и техника, как наиболее убедительные области демонстрации достижений рационального стиля мышления, обладают чрезвычайно высоким социальным статусом. На них базируются представления о прогрессивном развитии человечества. Политическая сфера характеризуется развитостью институтов гражданского общества, уважением и защитой прав человека, ориентацией на демократические формы государственного и общественного управления.

Таким образом, потребность быть личностью реализуется главным образом не за счет специфических социальных институтов, а в результате изменения системы ценностей, мировоззренческих установок, расширения социальных каналов реализации личностного потенциала. Истоки реформ нашего общества, начатые в 1985 году, можно объяснять экономическим спадом, неспособностью экономической системы социализма к динамичному развитию и это, безусловно, верно. Но определенную роль могло сыграть и то обстоятельство, что значительной части интеллектуальной элиты того времени, в том числе и среди руководства коммунистической партии, просто надоело ссылаться на мудрость вождя, быть безымянным винтиком системы, захотелось говорить и писать от своего имени, без учета и ссылок на последнее постановление партии по тому иному вопросу.

«Быть другим»

  Стремление быть другим так же имеет свои каналы и механизмы социальной реализации. Простейшие из них - алкоголь и наркотики. Как бы не были губительны для человека последствия злоупотребления алкоголем и, особенно, наркотиками, но раз они существуют тысячелетия, мы должны понимать, что они выполняют важную социальную функцию. Алкоголь (наркотик) как раз и является одним из наиболее простых и эффективных способов выхода в «другую» жизнь, расширения границ Я. Вспомним мудреца Хайяма:

Мы пьем не потому, что тянемся к веселью,

И не разнузданность себе мы ставим целью.

Мы от самих себя хотим на миг уйти

И только потому к хмельному склонны зелью.

Одной из причин девиантного поведения так же может являться стремление к «другой» жизни. Время от времени мы узнаем о поимке очередного насильника и убийцы, на чьем счету не одна невинная жертва. При этом средства массовой информации часто с удивлением сообщают, что этот человек в обычной жизни был хорошим семьянином, отличным работником, отзывчивым человеком, всегда готовым помочь товарищам в трудную минуту. Но удивляться тут нечему - вторая, тайная жизнь человека настолько полно реализовывала его стремление к инобытию, что в обычной жизни ему даже необходимо «быть как все», чтобы усилить контраст, испытать максимум удовлетворения. Не случайна пословица: «В тихом омуте черти водятся».

Это, конечно, крайняя форма реализации стремления к другой жизни. Большинство людей удовлетворяют эту потребность в формах гораздо более социально приемлемых и абсолютно легальных. Смена работы, например, может быть вызвана не столько неудовлетворенностью какими-то сторонами прежней работы, сколько стремлением сменить обстановку, сферу деятельности, круг общения, а значит и самому стать немного иным. Скрытой причиной распада внешне вполне благополучных семей также может часто являться тоска по «другой» жизни. И любовь можно интерпретировать как реализацию стремления к другому Я, поскольку любовь способна преображать и менять человека.

Помимо реальной жизни существуют различные формы реализации стремления быть другим с помощью сознания. Это сновидения, воображение, творчество. Воображение играет в этом смысле исключительную роль в детском и юношеском возрасте, когда оно сильно и эмоционально переживаемо. С возрастом у большинства людей способность к воображению слабеет, а то и утрачивается совсем. Развитое воображение характерно для талантливых людей, талант это вообще во многом сохранение и развитие способности к воображению. Тесно связано с воображением и творчество, которое так же можно связать с формой «инобытия». По крайней мере в гуманитарной сфере творчество в значительной степени связано со способностью как бы проживать другие, «чужие жизни».

Вряд ли можно описать все возможные формы реализации потребности быть другим, да и нет в этом необходимости. Жизнь всегда богаче мертвых схем, формы ухода из личины Я многообразны и индивидуальны, и каждый сам может продолжить и сформулировать свои способы «ухода». Важно иное - чем меньше в социальной жизни существует легальных, нормативно приемлемых способов реализации стремления к другой жизни, тем больше вероятность девиантных форм реализации этой потребности.

Универсальные формы

  Культурой выработаны и универсальные формы реализации противоречивой сущности человека, направленные на удовлетворение совокупности базисных потребностей, поскольку ясно, что полнота жизни возможна только при условии осуществления человека как целостности, как единства его противоречивой сущности.

Одной из таких форм является религия. Православие, например, решает все три задачи. Принципиальное равенство всех людей перед Богом, изначальная греховность человека, путь спасения посредством соблюдения заповедей - все это обращено к стремлению быть как все. Но спасение дано в руки самого человека. Свобода и ответственность - центральные положения христианства: человек сам, своими поступками, конкретными делами определяет свою будущность в загробном мире - здесь мы видим обращение к человеку-личности. Стремление быть другим тоже не отрицается, но другая жизнь вынесена за рамки земного существования и есть форма воздаяния за греховность или праведность жизни человека в этом мире.

Другой универсальной формой реализации полноты человеческой жизни является художественная культура. Рассмотрим ее функции более подробно. М. М. Бахтин, раскрывая сущностные функции карнавальной культуры, подчеркивал, что карнавал через осмеяние, перевертывание социальной иерархии, развенчание всего косного, официального, застывшего выполняет функцию обновления мира, восстановления «незавершенной целостности бытия». Представляется, что в той же мере карнавальная культура давала уникальную возможность восстановления целостности бытия и на индивидуальном уровне. Важнейшей функцией карнавала является предоставление человеку возможности выйти за рамки повседневной жизни, окунуться в стихию инобытия, реализовать стремление быть другим при одновременном сохранении ощущения я как все. Самые неожиданные формы поведения человека не вызывают у него ощущения неловкости, стыда, чувства вины, поскольку он не нарушает установления быть как все, так как именно нарушение привычных социальных требований и запретов есть норма поведения в рамках карнавала.

Если мы посмотрим на современные формы бытования культуры: различные молодежные объединения (панки, рокеры, скинхеды и т. д.), военно-исторические клубы и болельщики на футбольном матче (список можно продолжить) - везде мы найдем отблески карнавала. Например, рок-концерт: необычность внешнего вида участников концерта, максимальное возможное стирание границы между сценой и залом, раскованность общения, почти обязательный эпатаж общепринятых правил и норм поведения - все это создает ощущение как бы другого мира, другой жизни, реализует у участников концерта стремление быть другим, при одновременном удовлетворении потребности быть как все, поскольку совершается коллективное действие. Аналогичную роль, на мой взгляд, выполняет и вся массовая культура, но в отличие от рок-концерта формы инобытия не выливаются в реальное поведение, а связаны со сферой сознания. Почему, например, такой популярностью пользуются телесериалы с незамысловатыми сюжетами, ориентированные на эмоциональное сопереживание со стороны зрителя? Сюжеты этих фильмов могут быть самыми разными: сентиментальная любовная история или боевик, фильм ужасов или эротика, но всех их объединяет направленность на чувственно-эмоциональное восприятие образного ряда и отключение логического, рассудочно-оценочного канала восприятия. Если фильм сделан на хорошем профессиональном уровне и способен увлечь зрителя, как бы отключить его Я и заставить прожить жизнь героев произведения - испытать страх или радость, страдать или ненавидеть, то он выполнил функцию реализатора потребности быть другим - погрузил человека на какое-то время в «другую» жизнь. Легко предвидеть возражения, что всякое произведение искусства всегда эмоционально переживаемо, его восприятие всегда эмоционально окрашено в силу специфики образного языка искусства. И это правильно, но та художественная традиция, которую принято называть элитарной обращена, в первую очередь, к человеку-личности, ориентирована на становление и поддержание в человеке личностного начала. Поэтому эстетика и художественный язык различных стилей в рамках этой традиции предполагает активное личностное восприятие произведения искусства, постоянное сопоставление воспринимаемого с личным опытом, системой ценностей и идеалов, убеждений и верований. Восприятие произведений искусства классической традиции, так называемого «высокого» искусства, всегда не только эмоционально, но и рефлексивно. Традиция, в которой развивается эстетика современного массового искусства (несомненно, более древняя, чем традиция «высокого» искусства, уходящая корнями в языческие культы и обряды) не предполагает никакой рефлексии, имеет противоположный ориентир - отключение Я реципиента, полное погружение человека в пространство художественного действия. Не случайно, например, в поп-музыке такую незначительную роль играет смысловая нагрузка текста и такое большое значение имеет навязчивость, легкость запоминания мелодии и завораживающая ритмическая структура произведения. Представляется, что одной из главных функций массового искусства является удовлетворение потребности человека в инобытии, в «другой жизни», в выходе с помощью произведения искусства за рамки реального повседневного существования. В то же время массовое искусство, реализуя стремление человека быть другим , именно потому, что оно массовое, сохраняет и ощущение «я как все», поскольку инобытие оказывается не только социально приемлемым, но и носит коллективный характер - миллионы читают один и тот же бестселлер, смотрят один и тот же боевик или телешоу. Очевидно, что проведенное различие художественных традиций схематично, носит идеально-типический характер и в реальной практике бытования искусства эти традиции находятся в сложном взаимодействии и достаточно редко реализуются в чистом виде.

Во все времена звучат голоса в защиту культуры, необходимости с помощью системы образования и воспитания, средств массовой информации пробуждения у широких слоев населения интереса к ценностям мировой и отечественной художественной культуры и наше время в этом смысле не исключение. Но, к сожалению, проблему приобщения людей к культуре зачастую пытаются решить с помощью противопоставления «высокой» и «низкой», «классической» и «массовой» культуры. Но массовая культура и пошлость это не синонимы и засилье пошлости на телеэкранах в наши дни характеризует не массовую культуру, а современное состояние телевидения. Бесспорно существуют разные уровни художественной культуры, но однозначное приписывание одному уровню положительного значения, а другому - отрицательного есть показатель укорененности в головах немалого количества людей догматического стиля мышления. Подобное противопоставление опасно для самой культуры, поскольку от него веет духом нетерпимости, фундаменталистским неприятием всего неканонического, всего не вписанного в традиционные представления о сущем и должном. Угрюмые носители «истинных» ценностей, «подлинной» культуры, ослеплены убежденностью в своей правоте и готовы предать огню все, что не отвечает их представлениям о нравственном и прекрасном, не понимая и не желая понять, что этот огонь способен уничтожить Культуру как таковую. Кроме того, в результате противопоставления классическая художественная традиция превращается в официальное искусство, в замкнутую систему, слабо контактирующую с современной жизнью. Замкнутость ведет к деградации, к утрате источника развития и обновления.

Осознание того, что разные уровни культуры необходимы, что они выполняют различные, но одинаково важные функции по удовлетворению противоречивых стремлений человека, делает актуальным понимание художественной культуры как целостной системы, в которой отдельные подсистемы не изолированы, а открыты для взаимодействия. При таком подходе важнейшей задачей является моделирование культурной ситуации, в которой человек не замкнут в круге какого-то одного уровня, а находится в пространстве целостной культуры. Именно такой подход обнаруживается в лучших произведениях мастеров, работающих в рамках эстетики постмодернизма. Используя простой, общедоступный художественный язык, не пренебрегая занимательностью, не отвергая излюбленные приемы массовой культуры, а иронично их переосмысливая, эстетика постмодернизма как бы оставляет свободным вход любому человеку в пространство произведения. Но простота и занимательность только самый первый, внешний слой, внутри которого заключены другие смыслы, осуществляется диалог между разными уровнями художественной культуры.

 

История культуры как смена доминант потребностей человека

Как уже говорилось, стремление быть как все является необходимой предпосылкой и тем фундаментом, на котором возможно существование любого человеческого сообщества. В этом отношении потребность быть как все лежит в основании любого общества, но в разные исторические эпохи ее значение существенно меняется. Представляется, что все традиционные общества основаны на культурах, в которых актуализировано и занимает доминирующее положение стремление быть как все. В жизни человека в это время огромное значение имеют обычаи, традиции, идущие из глубины веков. Стереотипы поведения задаются устоявшимися образцами и нормами, освященными традициями предков и религиозными представлениями. «Все устоявшееся, завоевавшее в жизни прочное место, все, что обрело определенную форму, считается правильным: распространенные обычаи и нравы, так же как высокие предметы, относящиеся к божественному замыслу мироустройства». Так Й. Хейзинга характеризует культуру средневекового мира. Человек традиционного общества живет в замкнутом физическом и социальном пространстве: его жизнь, в подавляющем большинстве случаев, от рождения до смерти протекает в одной и той же местности; его место и функции в обществе заранее предопределены, социально-ролевая структура изначально задана и находится под жестким контролем. Жизнь человека в подобном социокультурном пространстве настолько предзадана изначально, что в этом смысле мало чем отличается от генетической предопределенности жизни в животном мире. В результате для традиционного общества характерен замедленный тип общественного развития, поскольку социально одобряемо лишь то, что соответствует готовому образцу, изменение которого происходит медленным эволюционным путем.

В этих условиях отсутствуют предпосылки для реализации личностного начала, выделения своего Я из социального тела общины. Как сказано: нет пророка в своем отечестве. Потребность быть личностью реализуется в форме наилучшего следования заветам предков, совершенствованием профессиональных навыков в предназначенной сфере деятельности. Это не означает, конечно, что в традиционном обществе совсем нет людей с ярко выраженным личностным началом, если бы их не было, то это общество вообще не знало бы развития, но их мало и не они определяют атмосферу времени.

Стремление к другой жизни находит свое воплощение в различных культовых и ритуальных формах, обрядах, сказках, легендах, так или иначе стимулирующих воображение и позволяющих время от времени перемещаться в пространство инобытия. Кроме того, другая жизнь всегда рядом с людьми той эпохи: домовые в домах простолюдинов и призраки в замках и барских усадьбах; лешие и ведьмы в лесах и русалки и водяные в реках и озерах и т.д. Не забудем также, что различные праздники и гулянья в фольклоре разных народов содержали элементы карнавальной культуры, обеспечивавшие возможности выхода за рамки повседневного существования. Наконец, с очень давних времен человек не обходится без алкоголя и наркотических средств.

Если представить историю человечества как историю возрастания скорости изменения всех форм социальной жизни, скорости передвижения и скорости коммуникации, а значит как историю преодоления пространственно-временных ограничений ( подобная версия периодизации истории сейчас очень популярна, ее можно найти у самых разных авторов, что вполне объяснимо, как обратная проекция от сегодняшнего уровня развития техники и коммуникационных технологий, уже во многом одержавших победу над пространством/временем), то исторической вехой безусловно следует признать эпоху Возрождения, предтечу Нового времени, характерной особенностью которого является отказ от статичной картины мира и признание ценностью самой способности к изменению, динамичному развитию. «Сущностным качеством Возрождения был переход от традиционализма как фундаментального принципа существования предшествующего типа культуры, основанного на господстве мифологического сознания и порожденного земледельческой доминантой практически-производственной жизни общества, к персоналистскому, личностно-креативному основанию его деятельного существования, порождающему ориентацию на новаторство во всех сферах деятельности личности ...» (М. Каган).

Эпоха Возрождения явилась началом движения к новому типу европейской культуры - актуализирована отныне тяга к новизне, разнообразию, отходу от принятых образцов, социально поощряема оригинальность, самостоятельность мышления и поступков.

Начинается изменение доминанты в структуре человеческой сущности, которое приводит к тому, что стержнем новоевропейской культуры становится стремление быть личностью. В конце 15 века выдающийся итальянский гуманист Пико делла Мирандола в «Речи о достоинстве человека» напишет: «Тогда согласился Бог с тем, что человек - творение неопределенного образца, и, поставив его в центре мира, сказал: «Не даем мы тебе, о Адам, ни своего места, ни определенного образа, ни особой обязанности, чтобы и место, и лицо, и обязанность ты имел по собственному желанию, согласно своей воле и своему решению. Образ прочих творений определен в пределах установленных нами законов. Ты же, не стесненный никакими пределами, определишь свой образ по своему решению, во власть которого я тебя представляю». Эти слова можно считать манифестом, отправной точкой времени «поиска индивидуальности» (Л. Баткин) - огромного периода европейской истории, доминантой культуры которого становится идея суверенной личности, уверенной в могуществе своего Разума, убежденной в своей способности и своем праве изменять и совершенствовать мир во всех его проявлениях. Изменение парадигмы культуры и определило во многом появление новых скоростей в жизни общества, убыстрение хода самой истории в Новое время - появляется идея прогресса, отныне «золотой век» впереди, а не в прошлом. Лозунги свободы, равенства и время революций, технический прогресс и эпоха Просвещения, теория общественного договора, «протестантская этика и дух капитализма», новейшие концепции европейской общественной мысли - все это основывается на идее свободного человека, в своем могуществе равного Богу, на доминанте потребности быть личностью. Появляется мощный внутренний импульс, обеспечивающий общественному развитию постоянное ускорение. Отметим, что потребность в личностном самоутверждении теснейшим образом связана с потребностью быть как все, поскольку Я не существует без Мы, самоутверждение имеет смысл только в общественном бытии, успех становится значимым только после его признания, по крайней мере, референтной по отношению к индивиду группе.

20 век и начало нового века стало временем торжества технического прогресса, невиданных ранее скоростей, меняющих условия жизни людей практически каждые пять-десять лет. Десять лет назад компьютер в России в домашнем пользовании были у очень ограниченного круга людей, сейчас он есть уже почти у половины городских семей; еще пять лет назад сотовой телефон в Петербурге был свидетельством финансовой состоятельности владельца, сейчас сотовых телефонов уже больше обычных; ежегодно удваивается число пользователей интернетом и сегодня уже треть семей петербуржцев имеют доступ в сеть с домашних компьютеров. Не менее впечатляюще выглядят успехи и в других, самых разных областях науки и технологии: генетике, медицине, кибернетике и т. д.

В то же время 20 век стал временем разрушения веры человека в прогресс в нравственном отношении, в способность совершенствовать общественную жизнь и самого себя. Ни достижения научно-технического прогресса, ни развитые формы демократического правления не сделали человека ни умнее, ни добрее, ни чище. В самом деле, о каком нравственном совершенствовании можно говорить, когда плодами Просвещения стали Гулаг и Освенцим, когда под флагом защиты прав и свобод человека на наших глазах происходит варварское уничтожение Ирака, чуть раньше бомбардировки Югославии, когда демократические выборы становятся всего лишь инструментом смещения неугодных правителей в результате манипуляции массовым сознанием, и демократия на наших глазах вырождается в охлократию? Какая свобода личности, если каждый из нас десять раз пронумерован и внесен в базы данных всевозможных спецслужб и прочих государственных организаций, пекущихся, якобы, о нашем же благе? Если за нами повсюду налажена слежка с помощью множества видеокамер, а любой милиционер на улице вправе потребовать твои документы, провести досмотр вещей, задержать на неопределенное время только потому, что ему не понравился цвет волос или выражение твоего лица? Разговоры о свободе и уникальности личности в условиях глобальной войны с коварным мировым терроризмом и установлением системы тотального контроля за населением постепенно становятся чем-то неприличным.

Скорости передвижения, коммуникации, скорость изменения условий жизни, по отношению к которым уже вряд ли можно применить прилагательное «привычный» - привычных условий жизни больше не существует, все пришло в движение, а значит в этом глобализуещемся мире все меньше остается что-либо стабильным, надежным, рушатся привычные социальные связи, «мы» теперь это все чаще вовсе не люди живущие по соседству и даже не граждане одной страны. Выстраивание новых социальных сетей на основе современных телекоммуникационных технологий делает возможным виртуальное присутствие и активное участие человека в новых общностях, не нуждающихся в физическом контакте, а значит, человеку больше не нужно его тело, как бы парадоксально это не звучало. Но тогда и личность как нечто устойчивое, стабильное, узнаваемое больше не нужна? В разных виртуальных социальных сетях человек может выступать под разными именами, само имя становится чем-то похожим на имя файла, который при необходимости можно легко переименовать, да и содержание файла может корректироваться в соответствии с заданными условиями игры. Если быть личностью в реальном все более стандартизирующемся и контролируемом мире становится все труднее и обременительнее, то стоит ли игра свеч? Так понемногу, но все больше и больше в современной культуре начинает доминировать потребность быть другим.

Двадцатый век создал и невиданные ранее формы реализации потребности в другой жизни - это кино и телевидение: впервые в истории культуры стремление быть другим осуществлялось, во-первых, широкомасштабно, то есть охватывало большие массы людей, а значит реализовывалась и потребность быть как все, и, во-вторых, было поставлено на технологическую основу. Появление искусства кино, первой технологии создания виртуальной реальности, можно считать отправной точкой в истории, с которой начинается смена доминанты в системе базисных потребностей человека. Фабрика грез заработала и потребность быть другим, получившая столь мощный дополнительный стимул, постепенно стала занимать все большее место в жизни людей, оказывая существенное воздействие на культуру в целом. Сегодня мы имеем уже достаточно очевидные свидетельства того, что западной цивилизации осталось сделать последний шаг, после которого дальнейшая история культуры будет историей доминирования потребности быть другим.

Радикальный поворот в культуре произошел вскоре после второй мировой войны. В это время уровень развитие материального производства позволил обеспечить основной массе населения стран Запада относительно приемлемый уровень жизни и предоставил большое количество свободного времени. Расширение международной торговли, появление транснациональных компаний, развитие телекоммуникационных средств привело к растущей стандартизации жизни. Житель «мировой деревни» перенесший моральный шок, нанесенный событиями войны и утративший идеалы будущего развития человечества, постепенно превращается в потребителя - человека основной функцией и целью жизни которого является потребление, не знающее границ и пределов. Мы живем, как пишет З. Бауман, в обществе потребления, не в банальном смысле этого слова, поскольку «все люди, более того, все живые существа «потребляют» с незапамятных времен. Речь идет о том, что наше общество является «обществом потребления» в том же глубоком и фундаментальном смысле, в каком общество наших предков, современное общество в его основополагающей индустриальной стадии было «обществом производства». Но вещное потребление не может быть безграничным, конец двадцатого века и начало нового века становятся временем поиска и потребления новых развлечений и ощущений. «Имя потребительской игре - не столько жадность к приобретательству и владению, не накопление богатств в его материальном, осязаемом смысле, сколько страсть к новым, доселе не испытанным ощущениям. Потребители - это в первую очередь коллекционеры ощущений;» (Бауман). Страсть к новым впечатлениям, ощущениям, что это, как не стремление быть другим? Глобальная и бурно развивающаяся индустрия развлечений (включая шоу-бизнес), туристический бум, в том числе развитие экстремального туризма, популярность телепередач с экзотическими условиями жизни и захватывающими дух испытаниями, повальное увлечение астрологией, оккультизмом, экстрасенсами и прочей мистикой,...перечень свидетельств новых примет современности можно продолжать долго и все они красноречиво указывают на общий вектор развития современной культуры.

Технологии создания виртульной реальности тоже не стоят на месте. Недалек тот день, когда развитие компьютерных и телекоммуникационных технологий позволят человеку перемещаться в виртуальный мир в буквальном смысле слова, то есть испытывать в этом мире весь комплекс ощущений, эмоций и чувств: осязать, обонять, любить, страдать, восторгаться, ужасаться и так далее, и так далее. Появятся творцы виртуального мира, создатели второй реальности, в которой захотят побывать многие, и которая осуществит стремление человека не только быть другим в этом фантастическом новом мире, но и сохранит возможность реализации потребности быть как все. А дальше появятся новые возможности (назовем их новыми компьютерными программами за неимением пока других слов), которые смогут не только перемещать человека в пространство виртуальности с заранее заданными и четко очерченными параметрами, но и позволят творить эту новую реальность в соответствии с волей, намерениями, действиями человека. И каждый сможет совершить путешествие по волнам своей памяти или своих грез, или, вслед за Баудолино, отправиться на поиски своей Гипатии, живущей с незапамятных времен в одном из легендарных мест, созданных фантазией людей. И тогда человечество уйдет в свои «электронные пещеры» (В. Голофаст), которые сделают реальностью мир воображения, снов и иллюзий.

Как будет устроено общество, если гипотеза о смене доминанты человеческих потребностей окажется верной и вскоре мы будем жить в мире, стержнем которого будет стремление быть другим, предположить трудно. Принципиально изменится тип культуры: в традиционном обществе, с доминированием потребности быть как все, определяющей формой сознания является мифологическо-религиозная форма с жесткими нормативно заданными образцами поведения и мышления, опирающимися на веру в Бога, на изначальную предустановленность мироустройства высшими силами, неподвластными простым смертным. В новоевропейской культуре, берущей свое начало в эпохе Ренессанса, с доминированием потребности быть личностью, господствующей формой сознания и мышления стал рационализм, с его убежденностью в неограниченных возможностях Разума, научного мышления, идеалами свободы и справедливости, равенства и братства, верой в истину - нового бога нового времени. Можно предположить, что наступающая постсовременная эра, с доминированием потребности быть другим, будет временем господства эстетической формы сознания, с преобладанием эмоционально-чувственного восприятия жизни, но кумиром новой эпохи будет не красота и гармония, а экспрессивность и грандиозность ощущений и впечатлений, наслаждение необычностью, новизной, невозможностью происходящего. Сложно предугадать какие потребуются формы политической, экономической, социальной организации, соответствующие новому типу культуры. Будут ли в этом обществе по-прежнему актуальны такие фундаментальные ценности западного либерализма как рыночная экономика или демократические выборы? Какое содержание будет вкладываться в такие понятия как свобода и ответственность, государство и общественные организации, гражданский долг и права человека и т.д.? Будет ли вообще этот новый этап в развитии западной цивилизации предвестием окончательного «заката Европы», или всего лишь очередной ступенью в ее развитии? Во-многом это будет связано с тем, в какой мере культура сможет выработать механизмы, позволяющие удовлетворять всю совокупность сущностных потребностей человека, какое значение будут сохранять стремления быть как все и быть личностью.

Россия на перепутье

Многочисленные попытки осуществления реформ в России можно интерпретировать и как противостояние разных человеческих стремлений в борьбе за приоритет, за доминантное значение в общественном развитии. Переход к новому типу культуры, основанной на доминировании личностного начала являлся смыслом и стержнем петровских реформ, какими бы целями не руководствовался сам царь-реформатор. Отказаться от уклада жизни и порядков, завещанных предками, от Святой Руси и идеи богоизбранного народа - столь кардинальные мировоззренческие изменения не могли не вызвать яростного сопротивления со стороны противников реформ, не породить бескомпромиссной дискуссии о судьбе и предназначении России, нашедшей позднее наиболее полное идеологическое воплощение в споре западников и славянофилов, который еще и сейчас не закончен. Фактически это спор между сторонниками стремления быть как все и стремления быть личностью, поскольку стержнем дискуссии является вопрос о приоритетах: одни убеждены в высшей ценности народа, государства, служение которому есть подлинное предназначение человека; другие говорят, что только суверенная личность может быть смыслом функционирования государства и целью общественного развития. Отметим, что окончательной победы в этом противостоянии не может быть ни у одной стороны, поскольку и те, и другие опираются на фундаментальные потребности человека, и в современных западных странах мы наблюдаем продолжение этого бесконечного спора в форме противоборства консервативной и либеральной идеологий.

Вторая половина девятнадцатого и начало двадцатого века, казалось, стало временем победы стремления быть личностью, о чем свидетельствовали бурный рост промышленного производства, достижения науки, расцвет философской мысли, литературы и искусства, появление нового социального слоя - интеллигенции, отличительной чертой которой как раз было сочетание личностного начала с нравственно обостренным чувством ответственности за судьбу народа и общества, но это время оказалось слишком коротким, чтобы этот тип культуры стал доминирующим. Замедление развития нашего общества в послеоктябрьский период (как бы не были значительны успехи Советского Союза в отдельных отраслях, таких, например, как военная промышленность, космонавтика, общее отставание от промышленно-развитых стран Запада, особенно в последние десятилетия коммунистического правления, бесспорно) означало очередную победу традиционного общества: тоталитарная модель государства подавляет стремление человека быть личностью и актуализирует стремление быть как все. Актуализация этого стремления объясняет и то, почему в условиях тоталитарного режима большинство людей не только нормально существуют, но и вполне счастливы и довольны своей жизнью. «Даже самая иррациональная ориентация, когда ее разделяет значительное число людей дает индивиду чувство единства, определенной безопасности и стабильности. Нет ничего такого уж нечеловеческого, злого или иррационального, что не могло бы давать какого-то комфорта, когда это разделяется группой. ...Когда доктрина, какой бы она ни была иррациональной, забирает власть в обществе, миллионы людей выберут скорее ее, чем изгнание и одиночество» (Э. Фромм).

Таким образом, можно констатировать, что в истории России так и не сформировался в качестве доминирующего тип культуры, стержнем которого является суверенная личность, и реформы начатые в 1985 году, своим глубинным смыслом решают ту же задачу перехода от одного типа культуры к другому. Такой переход не может быть ни простым, ни быстрым, сколько бы с разных трибун мы не произносили слов о приоритете личности, свободе и демократии, поскольку он связан с изменением системы ценностей, ломкой привычных форм мышления и поведения, закреплением в сознании большей части населения другой нормативной модели жизнедеятельности. Вряд ли на этом пути нас ждет успех и не потому, что противников реформ предостаточно, аргументы их сильны, поскольку путь реформ оказался тернист, ошибок и преступлений совершено множество, эйфория первых лет перестройки сменилась глубоким разочарованием народа и слова "демократия, рынок, либеральная экономика" для многих наполнились лишь отрицательными значениями. Потребность быть как все снова стала завоевывать доминирующее положение, не случайно, например, в последние годы постоянно снижается избирательная активность населения. В традиционной культуре вся власть принадлежит кому-то одному: вождю, монарху, президенту (титул здесь не имеет принципиального значения), и как только большинство населения признало в Путине своего лидера выборы всех остальных органов власти во многом утратили смысл. Но дело даже не в этом - просто мы опоздали. Западная цивилизация, являющаяся для нас образцом, трансформируется в культуру с доминированием потребности быть другим, и мы захвачены этим же процессом, поскольку живем во времена глобализации. "В России наблюдаются не замедленные процессы адаптации к общемировым изменениям, но, напротив, в силу значительной ослабленности социальной структуры российского общества активно реализует себя большинство глобалистических тенденций в их яркой «гибридной» форме. В этом смысле российское общество в большей степени, чем достаточно стабильные западные общества, подвержено влиянию этих тенденций и выступает в качестве своеобразного «испытательного полигона», на котором апробируют себя те тенденции, которые лишь в будущем полностью проявят себя в глобальном формате."(Н. Покровский). С этим вполне можно согласиться, добавив, что для нас этот переход потому оказывается даже проще, что нам легче отказаться от ценностей, которые так и не стали базовыми в структуре русской ментальности.